Ну и ещё история, когда я получила справедливое возмездие за причинённое добро.
Шла весна 1995 г., я была на восьмом месяце беременности первым ребёнком, мы с мужем поехали в другой город навестить мою бабушку. Едем с вокзала до её дома в автобусе, на первой от вокзала остановке заваливает компания: две семейные пары в сопровождении четверых детей от трёх до семи. Взрослые в компании подгулямши, дети по этому поводу от безнаказанности придуремши. Шум, визг, хохот. Нет, всё было в рамках: и взрослые так, чуть-чуть только окосемши, и дети как дети, просто смеются и шумят, ничего такого.
Проезжают они пару остановок - и выходят. Ну, выходят и выходят.
Автобус трогается, едет метров триста - и тут всем пассажирам становится ясно, что компания забыла в салоне мальчика лет трёх с половиной. Мальчуган бегает по салону взад-вперёд и кричит, и плачет, и мечется. Остановиться автобус не может - едет по такому участку, где даже выйти некуда, там вплотную к шоссе высокое ограждение прилегает, даже если водитель бы остановил - шагнуть-то из автобуса решительно некуда.
Пассажиры подрастерямшись, но ваша покорная слуга-то уж знает, что мимо этой ситуации не пройдёт. То есть ехать и дальше вместе с вопящим ребёнком на борту мне инстинктивные программы явно не позволяют. Вот всем остальным пассажирам позволяют (кстати, почему?), а мне - нет. Какой-то "чОткий пацан", плохо соображая, что происходит, достаёт из-за пазухи "Сникерс":"На, пацан, не плачь!" "Пацан" "Сникерс" берёт, но рыдать не перестаёт.
"Мы выходим!" - говорю я мужу. Он подхватывает дорожную сумку (мы ведь только прибыли, с вокзала ехали), я беру мальчика за руку - и мы выходим на остановке. "Бросай сумку к чертям (вокруг - грязища, март, провинция. Муж откровенно не знал, чего делать с сумкой), лови машину и дуй на ту остановку, они там небось!" - даю я растерянному мужу распоряжения, а сама успокаиваю мальчишку:"Сейчас твоя мама приедет, подожди немного, солнышко!" Видимо, на мальчишку действует не столько моя интонация, сколько то, что он уже не заложником в автобусе, несущем его неизвестно куда - вобщем, мальчуган плакать перестаёт. В это время мой муж несётся через дорогу, чтобы поймать машину в обратном направлении. В следующую секунду подъезжает троллейбус - и я вижу за его дверями женщину с обезумевшим взглядом. Сразу понимаю, что это мать мальчика. "Ну, вот и мама!" - показываю малышу, а потом кричу что есть мочи мужу (он уже на той стороне шоссе), чтоб поворачивал назад, что всё уже.
Женщина кидается к ребёнку, муж подбегает ко мне, мы с ним начинаем смотреть, насколько промокла грязной жижей сумка. Убедившись, что всё поправимо, оборачиваемся на мать и ребёнка. Она что-то причитает, сидя к нам спиной. Мы ободряюще-прощально улыбаемся малышу, сами довольные, что ситуация разрешилась так быстро и почти без нашей помощи.
И тут женщина оборачивается к нам. И её несчастное, бледное лицо наливается ненавистью и злобой. Вечер сразу перестаёт быть томным. А я - на восьмом месяце, и откровенно торможу, и продолжаю искренне и открыто улыбаться и ей тоже. Она оборачивается к ребёнку и вырывает "Сникерс" из его рук. И снова озлобленно оборачивается на нас.
Тут я понимаю, что в пропаже своего ребёнка она винит исключительно нас. "Сникерс" в руках мальчишки только подтвердил её подозрения: видимо, она решила, что мы его приманили "Сникерсом" ещё тогда, когда они вместе ехали в автобусе. То, что остальное не стыкуется с её версией: ни наше демонстративное ожидание на остановке, ни попытка мужа вернуться на ту остановку, где они вышли, забыв ребёнка - всё это не имеет для неё никакого значения. Да, не забывайте, я была явно и откровенно беременна. Мой восьмой месяц выглядел так, что все думали, что рожу я с минуты на минуту. Я, конечно, могу ошибаться, но вроде бы таким рисковым делом, как похищение детей, не занимаются на откровенных сносях.
Подъезжает следующий автобус. Мы с мужем подходим на посадку - ну, жизнь идёт, нас ждёт моя бабушка. Из автобуса выходит вторая мамаша из компании, и мать мальчика передаёт ей ребёнка со словами:"Света, возьми его, а я поеду на конечную, Вовка ведь туда поехал на всякий случай".
И она заходит в автобус вместе с нами. Я нахожу место, сажусь. Она встаёт точно напротив меня и буравит меня глазами. Я, сталкиваясь с ней взглядом, пытаюсь по-прежнему улыбнуться: в самом деле, подозрения так нелепы, что мне кажется, что она должна как-то уже прийти в себя. Но от моей улыбки её начинает трясти. Ощутимо. Крупной дрожью. Теперь я бы подумала, что это психбольная, кстати. Но тогда я была юна и неопытна, и не привыкши думать о людях плохое. Время от времени женщина начинала озирать пассажиров с таким выражением лица, как будто вот-вот закричит:"Люди добрые, держите их! Держите! Они моего ребёнка украсть хотели!"
Вобщем, худо-бедно мы доехали до нашей остановки, вышли. Но нелепость этой ситуации я помню до сих пор. И вот до сих пор не решила: доведись попасть в такую ситуацию снова - рискну ли я снова "творить добро"? Ведь не исключено, что кончится-то обвинением меня в киднеппинге.
Ну вот, я спросить хочу: за что я "схлопотала" в тот раз? Ведь подвыпившая и зарапортовавшаяся мамаша откровенно забыла ребёнка в автобусе, будучи уверена, что ребёнок будет следовать за ней, как хвостик. А ребёнок задумался, бывает. Отчего в её голове моментально возникла версия похищения?
Olex, какой закон естественного отбора я нарушила на сей раз?))))
|