Следующая отмеченная нами стратегия относится к группе стратегий, направленных на оправдание ненависти. Она заключается в смене источника говорения: в тексте появляются вкрапления повседневного дискурса, который зачастую можно услышать в общественных местах, бытовых разговорах. На графическом уровне это легко прослеживается благодаря использованию кавычек – традиционных маркеров цитирования. Например:
а) Москвичи явно недовольны тем, что «черные все заполонили». [2]
б) А сейчас «выходцы с гор» москвичей просто «достали». [5]
Таким образом воспроизводится концепт «глас народа». Прагматический эффект данной стратегии, по нашему мнению, заключается в снятии (хотя бы формально) автором с себя ответственности за дискриминирующие и оскорбительные формулировки. Реципиентом подобные высказывания уже не воспринимаются как клевета или явное выражение предвзятой позиции автора текста, так как они ему (реципиенту) скорее всего знакомы (межличностная коммуникация, надписи на заборах, СМИ) или же совпадают с его собственной точкой зрения. К тому же, они легко вписываются в контекст «объективной» информации, предоставляемой социологами, центрами опросов общественного мнения, комитетов статистики, ссылки на которые часто встречаются в текстах данного типа:
Столицу, по прогнозам московских ученых, к 2050 году заселят чеченцы и ингуши. Их с учетом официальной статистики рождаемости и притока в столицу может стать не менее 44 процента от всех жителей города. [6]
При этом официальные данные в большинстве случаев считаются заниженными, поэтому параллельно приводятся данные неофициальной статистики, которая, как предполагается, отражает реальное положение вещей:
а) Официальные цифры о количестве чеченцев по регионам, как правило, занижены. [6]
б) На заседании Совета безопасности РФ в октябре 2001 г. было констатировано, что проблемы незаконной иммиграции достигли масштаба угрозы национальной безопасности. К сожалению, за констатацией до сих пор не последовало сколь-нибудь ощутимых последствий. Количество незаконных иммигрантов в России, по разным оценкам, составляет от 3 до 35 млн. человек.... Откуда берутся оптимистические оценки в 3-4 млн., понять значительно сложнее. [1]
в) Неофициальная статистика говорит о том, что, как только в какой-то дом переезжает больше 5-7 кавказских семей, москвичи начинают подыскивать другое жилье... Официальная статистика же показывает рост толерантности на 10%. Как тут не возмутиться и не показать - кто в доме хозяин». [5]
Обращают на себя внимание такие формулировки, как «неофициальная статистика», «по разным оценкам», «по некоторым данным». Указание на неопределенный источник информации также имеет целью перекладывание ответственности на неких гипотетических лиц, с которых никакого спроса нет и быть не может. Однако рискнем предположить, что по силе воздействия на адресата такой прием является более эффективным, так как в контексте сложившихся особенностей российской действительности большая часть населения склонна доверять скорее неофициальным цифрам, чем тем, которые озвучивают власти. Вообще же, как отмечает Р. Водак, «рационализация, то есть оправдание предубеждений различными «объективными основаниями» или цифрами, – часто используемая техника для передачи языковыми средствами предубежденных и ненавистнических установок по отношению к иностранцам» [Водак 1997: 105].
Изначально причина конфликта и противостояния видится авторами текстов, в первую очередь, в этнических и культурных различиях групп. На это прямо указывают следующие номинации, часто встречающиеся в анализируемых статьях: «межнациональные отношения», «межнациональная напряженность», «этнический конфликт», «этническая вражда», «этническая нетерпимость». Однако затем конфликт неизменно переносится в экономическую, политическую и социальные плоскости (см. примеры выше). Различия преподносятся как нечто само собой разумеющееся и естественное. Следующие лексические единицы довольно часто используются для аргументации этого и других тезисов: очевидно, явно, разумеется, естественно, мы уверены, мы отчетливо понимаем. Заметно реже встречаются такие формы выражения точки зрения и мнения как «я думаю» или «на мой взгляд». Как утверждают А.Н. Баранов и В.М. Сергеев, «лексические значения многих слов, даже не будучи узко ориентированы на аргументативный диалог, далеко не безразличны к аргументативным смыслам» (Цит. По [Гавенко 2001]. Приведем несколько примеров:
а) «Мы разные. И не можем не осознавать этого. Ксенофобия – естественное человеческое чувство. Столь же естественное, как и любопытство». [1]
б) «На уровне социальных, культурных и идеологических групп эти утверждения очевидны и не оспариваются никем». [1]
в) «Москвичи явно недовольны тем, что «черные все заполонили»». [2]
г) «Для тех, кто живет в Москве, стремительное ее заселение инородцами – очевидно». [3]
д) «Предлагая такие меры, мы отчетливо понимаем, что некоторые из них будут носить достаточно жесткий, в чем-то непопулярный характер. Но мы уверены, что без такого рода мер нельзя «расшить», развязать сложные узлы нарастающих противоречий». [4]
Использование указанной лексики способствует настраиванию реципиента на некритическое восприятие подаваемого материала. Предполагается, что подобные утверждения являют собой некие безусловные истины, в которых мало кому придет в голову усомниться. В результате создается впечатление объективно-обоснованной оценки фактов и событий реальности.
Подводя некоторые итоги нашего исследования, можно сделать следующие выводы. Чувство ненависти в рассматриваемых текстах преподносится как совершенно естественное и оправданное чувство по отношению к какой-либо группе. Манипулятивные стратегии (метафорические формы номинации МЫ- и ОНИ-групп, стереотипизация дискурса, стратегия нахождения «козла отпущения», сужение или расширение семантических значений слов-концептов, игнорирование фактов и объективных данных, смена источника говорения, использование лексики с имплицитным аргументативным значением) выполняют две основные функции: 1) дискурсивное конструирование ненависти (через актуализацию метасмысла «ненависть»); 2) легализацию (нормализацию) чувства ненависти.
Список литературы
Бакумова Е. В. Речевые маркеры социально-политической идентификации // Языковая личность: проблемы когниции и коммуникации. Волгоград, 2001. С. 236-241.
Бенвенист Э. О. О субъективности в языке // Общая лингвистика. М., 1974. С. 292-300.
Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград, 1997.
Гавенко С. В. Анализ аргументативного эффекта оценочной семантики в естественном языке //
http://www.dialog-21.ru/Archive/2001/volume1/1_8.htm
Дерябин А. А. Средства массовой интерпретации или мыльная опера для мужчин //
http://www.russ.ru/journal/media/98-07-16/deryab.htm
Калюта А. М. Заголовок как индикатор речевого поведения // Методология исследований политического дискурс: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. Минск, 2000. Вып. 2. С.157-163.
Колосов С. А. О риторике и прагматике дискурса ненависти // Лингвистика и филологическая герменевтика. Тверь, 2003. С. 60-65.
Корытная М. Л. Роль заголовка и ключевых слов в понимании художественного текста: Автореф. дис. ..... канд. филол. наук. Тверь, 1996.
Романов А. А. Политическая лингвистика: Функциональный подход. Москва; Тверь, 2002.
Сахно С. Л. «Свое-чужое» в концептуальных структурах // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991. С. 95-101.
Юданова Е. Т. Суггестивная функция языковых средств англоязычного политического дискурса: Автореф. дис. ..... канд. филол. наук. СПб., 2004.
"