Этологический форум - Женщины выбирают

Ларочкин пикап.
Вчера я не приходила, а сегодня – пойду, как всегда. Я прихожу почти каждый день уже месяц. Прихожу, сажусь и начинаю делать вид, что мне нет до него никакого дела. Это – такая игра. Он понимает. Он с самого первого дня знал, зачем я прихожу. До меня многие приходили. Тоже пили чай. Тоже ходили курить. Приносили книги. Пытались завести с ним беседу. Но он – очень ловок. И очень увертлив. В самый, казалось бы, удачный момент он делает какой-нибудь ход – и все летит к чертям. Причем его ходы совершенно непредсказуемы. Для них. А я – профи. Я сильнее его. Он это чувствует, но я не даю ему возможности это понять. Я притворяюсь. Это – игра. Я играю слабого игрока. Такого сценария он не знает. Не приучен. Все хотят выглядеть лучше, умнее, привлекательнее. Я – нет. Я – профи, мне не нужны мишурные блестки. Мне нужен результат. Он умнее меня, значительно умнее. Это заставляет всегда быть собранной. Но у меня есть то, что он хочет. Что ему нужно, но он сам себе в этом не признается. А мне от него не нужно ничего. Поэтому я обречена на победу.
Несколько лет назад я видела один фильм – из искусства авангарда. Фильм, в общем-то, «смурной», но одна сцена – пальчики оближешь! Герой предлагает сыграть в очень простую игру: выкладывают в несколько рядов спички, в одном – семь, во втором – пять, в третьем – три, в последнем – одна. Нужно взять несколько спичек – сколько душе угодно. Но только из одного ряда. Игроков двое, кто берет последнюю спичку – проиграл. Вроде бы, очень просто.
- Давай сыграем в игру, в которой я выиграю! – говорит герой
- Почему ты в этом так уверен?
- Я знаю точно.
- Тогда мне нет смысла играть.
- Но ты можешь попытаться.
- А у меня есть шанс?
- Нет. Но у тебя есть возможность.
И тут противник пропал. Вот в этот момент их отношений – все. Он согласился. И, конечно же, проиграл. Потом он весь вечер проигрывал, и каждый раз надеялся, что уже почти понял. Пытался менять порядок дебюта. Все без толку. Перед ним была морковка на веревочке. А вот героя я не могла понять – ему-то зачем? Он знает алгоритм. Очень простой, до смешного. Так зачем же ему всякий раз самоутверждаться за счет противника? Ведь тот проигрывает не потому, что он хуже или глупее. Он не знает алгоритма. То есть, герой впереди всего лишь на два-три слова. Не слишком ли ничтожна победа? А потом поняла – нет. Он просто принципиальный победитель. И в эту игру он побеждает так – от скуки. Но это я потом уже поняла. А в тот вечер я взяла спички, и сказали, что не встану, пока не разберусь. Заметьте, я-то не знала, насколько прост алгоритм. А он был настолько прост, что его было очень сложно найти. Я нашла. Это была столь колоссальная победа, что выигрывать в этой игре для меня стало все равно, что снимать со счета в банке проценты на капитал.
Потому-то в той, другой моей игре с НИМ, я уверена, что выиграю. Потому, что я знаю алгоритм. Который очень прост, очень. Но ОН алгоритма не знает. Просто он не удосужился посидеть и разобраться. Ему даже в голову не приходила, что это очень важно – посидеть и разобраться. Потому, что если ты не знаешь алгоритма этой игры, ты – добыча. А тот, кто знает – хищник. И как бы ни была изворотлива добыча, хищник ее все равно настигнет. У добычи есть хорошая возможность уменьшить шансы попасться – ее спасение в массовости. Стадные травоядные становятся добычей, только если больны или дряхлы. Грызуны так обильно плодятся, что потери популяции никогда не будут невосполнимы. А вот в охоте один на один хищник всегда победит. Добыча должна распылять свое внимание на 360 градусов – она же не знает, откуда произойдет нападение. А хищник видит добычу и берет ее. Иногда он может себе позволить поиграться, погонять немножечко, «побуцать» лапой уже пойманную жертву. А если охотник – высокоразвитая личность и охотится не ради утоления голода, игра может стать смыслом. Когда цель не победа, а процесс – в конце жертву даже можно отпустить. А при особо высоком мастерстве даже убедить, что НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Нет, не просто сказать, а сделать так, чтобы жертва сама так думала. Не знаю, выйдет ли у меня так в этом случае, но я буду стараться.
Поэтому сегодня я пойду, как всегда, как я прихожу почти каждый день. Пойду, и буду делать вид, что мне нет до него никакого дела. А он будет совершенно точно знать, зачем я прихожу, как знал, зачем приходили все другие до меня. Зачем они приносили книги, пили чай и ходили курить. Зачем они пытались завести с ним беседу. Я не завожу беседу. Не пытаюсь поймать глазами его взгляд. Не ловлю с благоговением каждое его слово. Игра «как вы великолепны, профессор» - не для этого партнера, этот слишком умен. И этот – слишком ребенок. Дети пугливы. Особенно, если их всегда тщательно пугали. Этого пугали по всем правилам. Я – не пугаю. Не делаю резких движений и не повышаю голос. И, если случайно встречаюсь с ним взглядом, - отвожу глаза. В тысячелетиями выверенном направлении. Это действует гипнотически, но вот он об этом не знает.
Я веду себя с ним, как с диким конем. На первом этапе, конечно. А вот когда он перестанет меня бояться, я сменю тактику. Время мое не ограничено, терпению я научилась. Если мне удастся слиться с пейзажем и не привлекать внимание коня, я смогу подобраться к нему ОЧЕНЬ близко. Тогда, со временем, он привыкнет к моему запаху, к звукам, которые я издаю, и не будет пугаться моей внешности. Я буду рядом долго. Очень долго. А потом придет осень, и у коня закончится трава. Тогда я предложу ему сена. И он возьмет. Потом я буду давать ему сено постоянно. Возможно, очень долго. Если не наскучит, то до конца его дней. Потому что в какой-то момент он разучится добывать свою траву сам. И вот именно в этот момент произойдет смена тактики.
Начнется «кнут и пряник». Сперва пряника будет много, а кнута мало. Потом постепенно, очень осторожно, кнута будет прибывать. Вот в этот период мне понадобится все мое мастерство. Все мое терпение и весь мой ум. Перегни я палку хоть немного, он снова станет добывать свою траву. Да, ему будет сложно поначалу, но не умрет же он с голоду. А для меня он будет потерян навсегда. Так вот в следующий момент, когда кнута станет больше, чем пряника – можно седлать. Только седлать – не ехать, боже упаси! Но даже до этого желанного момента еще ждать и ждать. Возможно, годы. Не знаю, смотря как он сам будет идти под седло. Но что долго – это уж точно.
Еще долго я буду приходить каждый день. Буду делать вид, что мне нет до него никакого дела. А он будет совершенно точно знать, зачем я прихожу, как знал, зачем приходили все другие. Он даже будет брать мои книги, и курить со мной. И будет принимать на свой счет то, что ему вовсе не предназначено. Будет думать, что все мои новые прически, новые вещи, новые впечатления, которые появятся у меня за это время – что все это, чтобы привлечь его. Он будет волноваться в те дни, когда меня почему-то не встретит. Будет расспрашивать, а не случилось ли что со мной? А когда я начну приходить не в строго определенное время, а плюс-минус, будет просиживать в комнате допоздна, а приходить как можно раньше. Он даже сам себе не будет отдавать в этом отчета. Он так привыкнет к моему ежедневному присутствию, что будет нуждаться в нем. И чем дальше, тем больше. А потом между нами установится «тихий разговор». Это когда при большом скоплении народа, когда все громко разговаривают, ты очень тихо задаешь вопрос. Настолько тихо, что его не услышат даже те, кто рядом с тобой. А он – услышит. И ответит на твой тихий вопрос, как бы далеко от тебя он не находился. Это будет значить, что ВСЕ его внимание приковано к тебе. Вернее, ко мне, конечно. Вот тогда я угощу его пряником.
Я перестану делать вид, что мне нет до него никакого дела. Буду пить чай и курить только с ним. Буду ловить с восторгом каждое его слово. Буду разговаривать с ним по телефону, и встречаться несколько раз в день. Буду переступать границу его личного пространства, и буду позволять ему переступать мою. Буду греть, греть, греть этот чайник, пока вода не вскипит. Нужно обязательно дать воде закипеть, ни в коем случае не снимать чайник с огня раньше времени. Не дать температуре понизиться ни на один градус. Это потом, когда вода уже будет кипяченой, можно будет разогревать до уровня, нужного мне в данный момент. Потому, что вода уже будет кипяченой! И вот тогда-то можно в первый раз ударить.
Вначале в шутку, конечно. В случае если у него с болевым порогом проблемы, всегда можно обвинить в отсутствии чувства юмора. Это – как бальзам. А потом игра становится самой увлекательной, самой разнообразной – тактика. Бить чаще или сильнее? По какому месту? По одному, или по нескольким сразу? Чем бить? С какими пряниками чередовать? И т.д. и т.п. Я буду совершенно непредсказуема для него.
А когда придет время садиться в седло, я исчезну. Перестану приходить каждый день. Перестану приносить ему книги, звонить, пить чай и курить с ним. Буду прятаться, когда он станет искать меня. Я буду очень ловка, и очень увертлива. И он уже совершенно забудет, что это – игра. И я буду нужна ему, как воздух. И вот когда ему удастся, наконец, поймать меня, ОН САМ ПРИНЕСЕТ МНЕ СВОЕ МЯСО. ОН предложит мне съесть себя, и будет счастлив, если я соглашусь. О, как он будет счастлив! И тогда ему безразличны будут мои прически, наряды, впечатления. Он будет нести мне свое мясо, даже если я останусь без рук-ног, и кирпич снесет мне пол-лица. Но так далеко заходить я не хочу – это всего лишь игра. И я, скорее всего, отпущу добычу. И даже, возможно, сделаю так, чтобы он думал, что ничего не было. Но этого не обещаю, это – если удастся.
А алгоритм все-таки очень простой. И очень короткий.